Роберт Паркер долгое время был любимым злодеем винного мира — критиком, который использовал беспрецедентную силу своих оценок, чтобы превратить вино в алкогольную, фруктовую массу однообразия. Но «паркеризация» — это намного больше, чем один человек.
В течение последних 40 лет винный мир прислушивался к мнению Роберта Паркера. Для тех, кто не в курсе, Паркер — самый известный винный критик (некоторые даже сказали бы просто — критик), из всех когда-либо живущих. Он ввел оценку вин по шкале от 50 до 100 баллов и прославился простыми восторженными описаниями вин. До выхода на пенсию в 71 год Паркер в своем информационном журнале Wine Advocate оценил сотни тысяч вин. По мере роста его популярности, он постоянно подвергался критике: ему угрожали смертью, на него подавали судебные иски, и на него даже напала собака.
Паркер стремился к известности и оказал настолько деформирующее воздействие на винный дискурс, что, появился термин — «паркеризация», который отражает набор изменений в эстетике вина.
Если бы это была другая отрасль, на мнение одного критика вряд ли бы обратили внимание, но в то время он был «всем для всех в винной отрасли» и «в центре винной вселенной». Сторонники Паркера считали его «отцом винной критики», почти «Черчиллем, оклеветанным историей». А, по мнению его недоброжелателей, Паркер «погубил вино, посмел ввести какие-то баллы для оценки божественного напитка, которые уничтожили все хорошее и местное», что привело, по словам винной писательницы Элис Фейринг, к появлению «бездушных вин». Это справедливая критика, но насколько велика вина одного человека, который невольно стал лицом первого глобализированного поворота в виноделии.
Паркер, конечно, не изобретал американский вкус, и ему не нужно было убеждать свою аудиторию — активных представителей поколения бэби-бума, которые предпочитали коктейли на основе виски, — отдавать предпочтение фруктам, сахару и дубу. Просто оценки Паркера помогали части потребителей рационализировать выбор, который они уже хотели сделать; по его собственным словам, он был «омбудсменом». Винный писатель и давний автор журнала Punch Джон Бонне подытожил это явление, сравнив Паркера с «острием копья бумерского движения» для людей, которым «нужно было что-то упростить». В 1990-х и начале 2000-х гг. винный мир действительно был однообразен: обилие фруктов, крепкий алкоголь и доминирование международных сортов — например, каберне и мерло — вместо местных сортов. Вино, безусловно, не единственный продукт глобализации, многие продовольственные продукты и образ жизни людей менялись в те времена. Если посмотреть в сторону стандартизации товаров и ремесел, то «паркермания» выглядит, как классический случай, когда «не замечают леса за деревьями».
Успех Паркера также совпал с тем, что вина Бордо, которые долгое время считались американским идеалом французских вин, нуждались в финансовой поддержке. Из-за неудачных урожаев, падения стоимости валюты, скандалов с маркировкой и, что наиболее важно, изобилия дорогого вина, но не очень хорошего вина, к концу 1970-х годов доверие американцев к французскому вину было подорвано.
В 1976 году нашумевший «Парижский суд», на котором американские вина превзошли французскую классику на своей собственной территории, также указал на упадок галльского вина. Паркер, тогда еще не совсем известный, оказался тем чудом, в котором нуждалось Бордо, когда попробовал винтаж 1982 года в бочке. В то время как другие критики были нерешительны в похвалах, он написал: «Возможно, за 50 лет не будет другого такого великого урожая». Слова Паркера сыграли ключевую роль в триумфальном возрождении фьючерсов на Бордо, так называемой, формы спекулятивных инвестиций в вино, когда вина продаются еще в бочках, часто с обещанием баснословной прибыли.
За Бордо последовал остальной винный мир, и Паркер быстро стал его «путеводной звездой». «Никто никогда не заставлял виноделов делать эти вина», — говорит винный критик New York Times Эрик Азимов, говоря о паркеризованных винах, которые начали появляться в таких местах, как Приорат в Испании и Кампания в Италии. «Но причина, по которой многие виноделы так поступали, заключалась в том, что они хотели получить высокие оценки». Выращивая каберне и имитируя Бордо, можно было быстро заработать, что было крайне важно для регионов, оказавшихся в долгах; а в Испании быстро восстановить производство после правления правого диктатора, который не поддерживал местное виноградарство. То, что новые вина не «рассказывали» об истории региона или терруаре не имело значения — в конце концов, что такое 1990-е, как не «конец истории»? Однако Паркер не всегда был источником «паркеризации». В восточной Австрии, например, посадки Бордо и Сира во время непродуманного перехода к крупным фруктовым красным сортам в 1990-х годах объяснялись желанием получить более высокие оценки в немецкоязычном журнале Falstaff, издаваемом в Вене. «У меня всегда было ощущение, что в Австрии Роберт Паркер не так важен, — говорит винодел из Бургенланда Мария Коппич. В качестве «главного виновника» она называет «балльную шкалу», которую в то же время использовал журнал Falstaff.
Несмотря на то, что Паркер сформировал рынок, в конечном итоге он стал больше походить на него, чем он на него самого. Этот феномен Джордан Михельман, участник Punch и основатель Sprudge, называет «мета-паркеризацией». Винная писательница Элин Маккой ссылается на тот же курьез в своей книге 2005 года «Император вина», посвященной Паркеру, и отмечает, что «многое из того, за что, по словам Паркера, он выступал, привело к обратному результату».
Первоначально выступавший за виноделие с наименьшим вмешательством, критикуя виноделов за то, что они осмелились фильтровать свои вина, в 1990-х Паркер начал присуждать высокие баллы винам, которые он дегустировал вслепую, и которые подвергались разным манипуляциям. «Творчество [Паркера] было направлено против манипуляций, но ему нравилось много поддельных вин, — говорит Азимов. Точная природа этих манипуляций подробно описана в книге Фейринг «Битва за вино и любовь: или как я спас мир от паркеризации», включая глубокое погружение во все манипуляции, которые обеспечили винам высокие оценки: от лабораторных дрожжей до Mega Purple, от экстракта дуба до обратного осмоса. В этой книге Паркер представлен «простоватым, но очаровавшим» писательницу и, очевидно, поэтому «избавлен от основной критики». Вместо этого Фейринг критикует индустрию, которая ориентировалась на то, что нравилось Паркеру. Другими словами, сам Паркер сам был «паркеризирован».
Отличие Паркера-человека от явления «паркеризации» может быть несколько нечетким, но важно его провести. Безусловно, Паркер способствовал формированию винодельческой экономики с наименьшим общим знаменателем, но, обвинять одного человека в формировании глобального вкуса, по крайней мере, не корректно. В некотором смысле, так оно и есть. Текущий стиль жизни не ориентирован на вина, которые понравились бы Паркеру: он не любил Луару, и ему, вероятно, было бы некомфортно среди леденящих красных. Тем не менее, очевидно, что инструменты паркеризации — технологии, позволяющие придать вину любой вкус, и грубая сила глобального капитала могут легко использоваться для продвижения любых продуктов. На полках магазинов уже появились промышленные апельсиновые вина и петит-нат массового производства — то, что Бонне называет «циничной армией подражателей», которые с таким же бездушием следуют трендам, — и этот процесс не ослабевает. Вместо того, чтобы «уйти на пенсию» вместе с Паркером, «паркеризация» продолжается — это конформная сила, которая может адаптироваться практически к любой эстетике. В следующий раз, вероятно, общество избавится от многих проблем, если каждый из нас проигнорирует всплывающее окно «Императора Вина», а вместо этого демонтирует часть инфраструктуры, которая позволяет сделать это возможным.
